Я в моей голове - Страница 120

120

— А подробнее про Москву? — интересуюсь, не обращая внимания на иконы.

— Он расскажет, — Генка кивает на Юрку, — а мне некогда рассказывать. Еще дел много в поселке. И так времени много потеряли, пока тебя разыскивали.

— Постой Гена! Я еще не решил ничего. Я перестал этим делом заниматься. Может мне ваши иконы ни к чему.

— Ты обещал в конце мая съездить в Москву, — напоминает он. — Вот и сдай наши. У тебя хорошо получается.

— Это зависит от происхождения ваших икон. А так же от того, что с вами произошло в Москве, — выдвигаю условие.

— Иконы чистые, зуб даю. Остальное он расскажет, — кивает на Ухналя. — Из Москвы мы чисто ушли. Гарантирую, — заверяет Стриж.

— Я пошел, пока! — мне, — ты знаешь, где меня найти, — Юрке. Киваем ему. Понимаю, что Генке стыдно оправдываться передо мною за свою неудачу. Вот он и свалил все неприятное на Юрку. Перевожу взгляд на Ухналя.

Юрка мнется и не знает с чего начать. Потом заикаясь и спотыкаясь, чуть ли не на каждом слове начинает рассказывать про их приключения в Москве. Из его спутанного рассказа понял.

Поехали четыре гарных деревенских парубка покорять столицу. Показать себя, посмотреть Москву, продать товар и на вырученные огромные деньги одеться с ног до головы. Меньше числом ехать было нельзя — все не увезти было. Хотелось побольше заработать. А чего мелочиться? Представляю ребят в их «парадном» прикиде на московских улицах среди столичной толпы. Особенно Стрижа в его клешах, шириной до пятидесяти сантиметров и вшитой змейкой понизу и в тельнике, видимого из распахнутого ворота яркой рубахи. Остальные, вероятно, выглядели не менее колоритно. Да еще с непонятными свертками в руках. Мне захотелось заржать в голос. Юрка, по-видимому, правильно понял мои гримасы и стал оправдываться:

— Я с самого начала был против этой идеи — самим толкать иконы. Не наше это дело. Как чувствовал, что может плохо кончиться. Но разве их убедишь? Как узнали, что на никому не нужном хламе можно такие деньги срубить! Давай, поехали! — передразнил кого-то. — Поселковые торгуют, а мы чем хуже? Не дурнее чай, поселковых пацанов. Вот и съездили. Хорошо, что от милиции сорвались.

Ребята сообразили, что не стоит таскаться по Москве со всем своим грузом и оставили большую часть в камере хранения. Долго болтались по Москве, искали места, где можно продать иконы. Иногда расспрашивали молодежь. Наконец, их направили к какому-то магазину, где торговали за валюту. Около магазина они разговорились с каким-то парнем. Он, узнав про их проблемы, предложил выкупить у них все иконы. Обещал дать за них хорошую цену. Посмотрев иконы, он отказался их покупать, заявив, что они ничего не стоят. Начал называть каких-то знаменитых иконописцев, чьи иконы он бы купил за большие деньги. Они еле уговорили его купить два свертка, которые у них были с собой за 50 рублей. Все уже устали, хотели жрать и стремились уже побыстрее избавиться от надоевшего груза. Конечно, все понимали, что парень их обманул.

— Почему не предложили иконы в антикварный магазин, музей или коллекционеру? — задал вопрос.

— Нам сообщили, что там необходимо паспорт показывать. А Стриж и другие не хотели светить своими паспортами. Да и не знали мы, где искать эти магазины, — разъяснил.

Вернувшись на вокзал, выпив и «заморив червячка», решили следующую парию икон сдать другому покупателю. Если же не найдут, то возвращаются домой и сдают все мне. Оказалось, что так проще и выгоднее для них. Стриж сам понял, что сглупил и был зол на себя и на всех. Психовал и матерился на ребят. А на выходе с вокзала их остановил милицейский наряд и попросил документы. Все струхнули и, бросив иконы разбежались. Потом отсиживались на территории станции среди путей, ремонтных и технических помещений, опасаясь выходить на многолюдные улицы и тем более на вокзал. Пришлось Юрке идти одному на вокзал, покупать билеты, еду и забирать из камер хранения оставшиеся иконы.

— Зачем побежали от милиции? — заинтересовался я.

— Кто его знает? Кто-то первый рванул, а другие за ним побежали. Вообще-то никому не хотелось общаться с легавыми, вдруг пришьют чего, — объяснил незамысловатое поведение деревенских пацанов Юрка.

— Итого, сколько в Москве оставили икон, включая проданные? — интересуюсь.

— Икон 25–30, - прикинув, сообщил Ухналь.

— Если все утраченные и проданные иконы были годные для продажи, то от меня вы бы получили за них 700–750 рублей, — подсчитав в уме, сообщаю Юрке.

— Я сразу был против того, чтобы самим продавать иконы, — возмущенно напоминает он.

— Ты лично гарантируешь, что среди этих икон нет краденых? — киваю на свертки.

— Дело в том, что у нас тут возникла проблема с одной краденой иконой. Поэтому я прекратил заниматься этой деятельностью временно или совсем. Не хочу свое будущее портить из-за чьей-то нечистоплотности, — объясняю ему.

Юрка кивает, показывая, что понимает меня.

— Я точно не смогу сказать, но могу показать пару икон, которые могут быть украдены, — сообщает.

— Похоже, честный парень. Не готов на все ради денег, — мысленно отмечаю.

— Ты забирай сейчас свои иконы, пока я не определюсь точно. А в начале лета подъешь ко мне. Тогда скажу точно. Если поеду, то только один раз. Хватит рисковать. Деньги того не стоят! — довожу до Юрки свое решение.

* * *

В конце мая, возвращаясь с секции, мечтаю о тарелке борща, который мама сварила вчера. Так и стоит перед глазами: горячий, ароматный, со сметаной, густой, с мясистой косточкой. Слюней полон рот. В поселковом сквере на одной из лавочек расположилась компания из приблатненных пацанов. Из-за спин слышу неуверенное бренчание струн крайне расстроенной гитары и блатные интонации с характерным, гнусавым подвыванием какой-то зоновской песни.

120